Лесков Л.В. — О героическом энтузиазме

Существует мироощущение — эмоционально насыщенное восприятие человеком мира окружающей реальности и собственного места в нем. Рационалистические соображения при этом играют скорее второстепенную, подчиненную роль. Именно мироощущение в большей степени, чем другие родственные по смыслу факторы — идеология и мировоззрение, определяет поведение и поступки человека.

Палитра оттенков мироощущения весьма разнообразна и лучше всего ее умели передавать поэты. Вот Николай Гумилев — любитель уходить от жгучих проблем современности:

На далекой звезде Венере,
Солнце яростней и золотистей
На Венере, ах, на Венере
У деревьев синие листья.

Тонкий лиризм Осипа Мандельштама:

Народу нужен стих таинственно-родной,
Чтоб от него он вечно просыпался
И льнокудрой, каштановой волной —
Его звучаньем — умывался.

А вот страстный Николай Заболоцкий:

Во многом знании — немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль.

Разумеется, мироощущение тесно связано с другими пластами мировосприятия — мировоззрением и идеологией. Между этими пластами и мироощущением есть как минимум два различия. Во-первых, как мы уже отмечали, в мироощущении чувственное восприятие реальности значительно преобладает над ее рациональной оценкой. А во-вторых, если представления о мировоззрении и идеологии есть только у некоторых людей, причем скорее не очень многочисленных, то мироощущением наделены решительно все без единого исключения. Поэтому его практическое значение трудно переоценить.

Но поговорим подробнее о мировоззрении, а потом и об идеологии. В Новое время именно мировоззрение, причем прежде всего в форме технологической картины мира, оказало решающее влияние на формирование основных гуманитарных научных дисциплин — политической экономии Адама Смита, Давида Рикардо и Карла Маркса, политологии Томаса Гоббса и Джона Локка, социологии Огюста Конта, демографии Томаса Мальтуса. Фундаментальные недостатки механистического миропредставления — редукционизм, линейность теоретических моделей, жесткий лапласовский детерминизм — были один к одному перенесены в сферу социальных теорий и привели к тому, что после первоначальных успехов уже в XX в. эксплицитный и прогнозный потенциал этих теорий почти оскудел.

Идеология появилась на свет почти одновременно с первыми социальными теориями и на той же мировоззренческой основе. Если задача теорий состояла в том, чтобы построить по возможности адекватную модель сложных социальных процессов, то у идеологии, придуманной на рубеже XIX и XX вв. аббатом Сийесом и Дестутом де Траси, цели были иными. Идеология стала системой принципов, которые определяли отношение человека к социальной действительности, служили для него ориентиром в жизни и составляли основу для практической программы изменения этой действительности (или же для ее консервации). Ясно отсюда, что, будучи телеологически ориентированной, идеология отражала интересы тех или иных социальных классов или страт, а потому не могла быть строго научно объективной и неизбежно носила черты утопического мышления. Органически включая в себя программу действий, в качестве обязательного элемента идеология должна содержать образ врага, иными словами, тех сил, сопротивление которых следовало сломить, чтобы провести в жизнь намеченную программу преобразований.

В соответствии с той реальной политической обстановкой, которая сложилась в Европе в XIX в., сформировались три основных противостоящих друг другу идеологических направления — консерватизм, либерализм и социализм. Целью двух последних было максимально возможное удовлетворение материальных потребностей максимально большого количества людей. Различались они тем, что либерализм отстаивал прежде всего права отдельного человека, которые должно было защищать суверенное государство, изымающее с этой целью часть прибавочной стоимости у капиталистов. Социализм защищал интересы трудящихся классов, а не отдельных людей, и с этой целью считал необходимым ограничить частную собственность капиталистов или вообще ликвидировать ее.

Либерализм соответствовал восходящей ветви индустриальной цивилизации, социализм был порожден ее недостатками и первыми признаками упадка. Основным мироощущением этой эпохи была вера во всесилие человеческого разума, для которого не существует неразрешимых задач, и в неостановимость научно-технического прогресса, который обеспечит человечеству победу над темными силами природы и всеобщее благополучие. Героями эпохи стали Солдат и Рабочий, которые воплощали решимость титанов одержать верх в борьбе с противостоящим им космосом богов-консерваторов. Это мироощущение получило название «модернизм».

Первым литературным героем, усвоившим принципы модернизма, оказался Робинзон Крузо. О таких людях писал Жюль Верн в романе «Таинственный остров». А в Советском Союзе героям этого поколения богоборцев были посвящены производственные романы «Цемент» Ф. Гладкова, «Время, вперед!» В. Катаева, «Битва в пути» Г. Николаевой и другие. К этой плеяде несгибаемых борцов за светлое будущее относился и Павка Корчагин — Солдат и Рабочий одновременно.

Титаноборческий аспект модернизма предполагал не только строительство нового мира, но и сокрушение старого, отжившего свой век. Когда с началом XX в. индустриальная цивилизация вступила в полосу затяжного тяжелого кризиса — две мировые войны, цепь революционных взрывов и многое другое, — эта деструктивная сторона модернизма приобрела гипертрофированные формы, проявившиеся прежде всего в искусстве. Поздний модернизм отказывается от описания реальности и стремится создавать свою. Первичным элементом изображаемого поэтому оказывается не реальность, а сознание художника. Основной конфликт уходит во внутренний мир Героя. В художественной литературе это «Улисс» Джойса, в изобразительном искусстве — «Черный квадрат» К. Малевича, в музыке — «Кольцо нибелунгов» Вагнера и «Поэма экстаза» Скрябина.

Но если в искусстве модернизм явился новым словом в художественной семантике, то его закат как мироощущения сыграл совсем другую роль. Его крайними проявлениями оказались Освенцим и Гулаг, а вечная настроенность на завоевание природы поставила человечество на грань экологического коллапса.

За тяжелым кризисом ранее столь бодрого модернистского мироощущения скрывались еще более глубинные процессы — быстрое разрастание внутренних противоречий индустриальной цивилизации и исчерпание действующего потенциала либеральной и социалистической идеологии. После 1917 г. единый ранее мир индустриальной цивилизации раскололся на два противостоящих лагеря — системы капитализма и социализма. Социалистическая идеология с концом Советского Союза первой исчерпала свой потенциал.

Либеральная идеология потерпела сокрушительное поражение практически одновременно с социализмом. Лидеры западного мира после докладов Римскому клубу осознали, что ресурсов Земли на всех все равно не хватит. А потому их главной заботой стали интересы «золотого миллиарда ». Возникновение мирового рыночного хозяйства вело к ограничению суверенитета национальных государств или даже к отказу от него. А боязнь растущего сопротивления обездоленного большинства человечества неизбежно требовала сокращения гражданских демократических прав. Все это вместе взятое означало отказ от основных принципов либерализма.

На фоне этих процессов на смену сдавшему свои позиции модернизму в середине XX в. пришло новое мироощущение — постмодернизм. Его адептами он очень быстро был провозглашен основным направлением современной философии, искусства и науки, а также политики, экономики и моды. Основные принципы постмодернистского мироощущения просты — это отказ от веры во всесилие разума, «мир как хаос», «мир и сознание как тексты». Все слова о реальности уже сказаны, провозглашают теоретики постмодернистской философии Ж.-Ф. Лиотар, И. Хассан, Д.Фоккема и другие, остается только искусство цитат из былых текстов, которые образуют нечто вроде огромной всемирной библиотеки. А потому лишены смысла поиски истины, так как доискаться до первооснов бытия в хаосе окружающей жизни все равно не удастся. И следовательно, сама реальность не представляет интереса, надо творить собственную виртуальную реальность, а точнее, столько таких реальностей, сколько сможет предложить вам ваше воображение.

Разумеется, это мироощущение в силу столь экстравагантного набора его свойств может носить исключительно элитный характер, стать массовым ему не суждено. Но дело даже не в этом: современный западный мир переживает исключительно важный момент в своей истории — переход к третьему историческому суперциклу в эволюции человечества. Речь идет о становлении информационного общества и постиндустриальной цивилизации. А наиболее важным отличительным признаком этой эпохи является безусловный переход в старинной формуле власти «насилие — богатство — знание» к третьему элементу, т.е. к фундаментальной науке и инновационным технологиям. «Контроль над знаниями, — пишет по этому повод Элвин Тоффлер в своей книге «Метаморфозы власти», — вот суть будущей всемирной битвы за власть во всех институтах человечества».

Между тем постмодернизм, объявленный основой науки, политики и экономики, отрицает и силу разума, и ценность нового знания. Возникает вопрос: принимая на ведущие роли это мироощущение, не подписывает ли Запад сам себе смертный приговор? Отвечая на этот вопрос, вспомним два ключевых обстоятельства. Первой основной стратегией политиков Запада является сегодня всемерное укрепление мира «золотого миллиарда». А еще более точно — строительство новой мировой империи Pax Americana, которая должна поставить под свою власть природные ресурсы всей Земли. «Уникальное положение Америки в мировой иерархии сегодня общепризнанно, — пишет в своей последней книге «Выбор: мировое господство или глобальное лидерство» один из ведущих стратегов этой политики З. Бжезинский. — Даже русские, которые по причинам ностальгического порядка менее всех склонны признавать масштабы американского могущества и влияния, согласились с тем, что в течение некоторого времени Соединенные Штаты будут оставаться определяющим игроком в мировых делах».

Ясное дело, при таком мировосприятии постмодернистским настроениям нет никакого места. Это даже не восстановленный в былых правах модернизм, а прямо-таки какой-то гипермодернизм. Тогда в чем же дело? Вспомним второе обстоятельство: постмодернизм рассчитан исключительно на узкие слои интеллектуальной элиты. А именно из кругов этой элиты, по словам того же Бжезинского, может исходить основное сопротивление проведению в жизнь стратегии Pax Americana. И тогда становится ясной социальная функция постмодерна: это сладкий наркотик для потенциально опасных интеллектуалов и, следовательно, эффективное орудие укрепления власти «золотого » меньшинства над миром.

Но тут возникает еще одна опасность для американского гипермодернизма: а не могут ли возникнуть какие-либо нежелательные тенденции в мироощущении массового «человека толпы»? Что, если появится какой-нибудь новый харизматический лидер вроде аятоллы Хомейни или Ясира Арафата и поведет за собой широкие человеческие массы?

Это, конечно же, серьезные вопросы. Но и тут есть подходящий рецепт: это мировосприятие консъюмеризма — философии потребительства, которая в последней трети XX в. получила чрезвычайно широкое распространение на __ Западе. Да, она действительно отвлекает широкие массы от «вредоносных» настроений. Человек приучается потреблять как можно больше, следовать за модой, следить за тем, что сумел приобрести сосед, и постараться не отстать от него — этим теперь в значительной мере определяется социальный престиж.

Все бы хорошо, но и здесь возникают свои тупики, причем исключительно серьезные. Вот что пишет известный американский политический деятель П. Бьюкенен в своей книге «Смерть Запада»: «Новый гедонизм, как представляется, не дает объяснений, зачем продолжать жить. Его первые плоды кажутся ядовитыми. Неужели эта новая культура «освобождения», которая оказалась столь привлекательной для нашей молодежи, на деле станет смертоносным канцерогеном?» Запад, продолжает он, задыхается в этой консъюмеристской «культуре смерти», если западная цивилизация не найдет способов изменить преобладающее миронастроение, ее скорее всего ждет гибель.

Мы вынуждены сделать тревожный вывод: идейное наследие, которое XXI в. получил от своего предшественника, не может служить основанием для поиска путей к устойчивому будущему. Как мы могли убедиться, либеральная и социалистическая идеология больше не способна адекватно отражать социальную реальность. А потому не могут служить основой для практических действий. Механистическая картина мира, долгое время служившая мировоззренческой основой гуманитарных научных дисциплин, безнадежно устарела. Релятивистские и квантовые теории внесли в него главным образом лишь одно изменение — переход к индетерминистической вероятностной гипотезе причинно-следственных связей. Но эта гипотеза относится лишь к микромиру.

Что касается системы мироощущения, то все его современные модели являются безусловно тупиковыми — и постмодернизм, и консъюмеризм, т.е. безудержное потребительство. И американский гипермодернизм: опыт истории свидетельствует — судьба всех без исключения мировых империй была одинаковой, все они кончали распадом. Получается, что XXI в. начинается в условиях идейного и этического вакуума. Это очень опасное состояние, потому что оно означает начало конца, неизбежное скатывание к глобальной катастрофе.

«Человек подошел к пределу, который нельзя переступать ни при каких обстоятельствах, — предупреждал незадолго до своей кончины академик Н.Н. Моисеев. — Один неосторожный шаг — и человечество сорвется в пропасть. Одно необдуманное движение — и биологический вид Homo sapiens может исчезнуть с лица Земли. При этом глобальная экологическая катастрофа может подкрасться совсем незаметно, совершенно неожиданно и столь внезапно, что никакие действия людей уже ничего не смогут изменить».

Но пока у нас еще есть время и наше положение совсем не безнадежно. Выход, как всегда в критических ситуациях, подсказывает наука. Мы рассмотрели критическую цепочку, ведущую к кризису: механистическая картина мира — идеология — мироощущение. Чтобы сойти с тупикового эволюционного паттерна, следует начать с ревизии этой цепочки.

Первый шаг — это корректировка мировоззрения. Начать следует с отказа от традиционных принципов линейности, редукционизма и жестких причинно-следственных связей. На смену им должна прийти, во-первых, нелинейность, понимаемая в самых разных смыслах: как порядковая, т.е. нарушение одномерной упорядоченности, алгебраическая, когда в уравнения входят члены в степени, отличной от единицы, топологическая — выход к многомерным пространствам. Качественно нелинейность проявляется в таких свойствах систем, как необратимость, неустойчивость, неоднозначность.

Второе новое качество — это принцип системности, введенный в науку А.А. Богдановым. Причем речь должна идти о системах открытого типа, иными словами, обладающими источниками и стоками по энергии, веществу и/или информации. Свойства систем этого типа И. Пригожин определил так: «То, что полностью контролируемо, никогда не бывает вполне реальным. То, что реально, никогда не бывает вполне контролируемым».

И третье — это индетерминистический, вероятностный принцип причинности, который является следствием бифуркационного характера эволюции сложных нелинейных систем. За точкой бифуркации лежит спектр альтернативных виртуальных сценариев эволюции. И поскольку на выбор сценария у нас есть возможность в определенных пределах оказать влияние, то появляется шанс отказаться от классического определения свободы как осознанной необходимости. В рамках синергической парадигмы свободу следует понимать как возможность выбора при одновременной ответственности за этот выбор. Тем самым этические факторы перестают быть нормативами, задаваемыми извне, а становятся органической частью новой философской парадигмы.

Синергическая философская парадигма сближается с постмодернистской философией в отказе от мифа о всесилии разума и знаний, а с модернизмом в бодром настрое. Согласно синергической методологии, задачи социальной эволюции не имеют однозначно верного решения: в окрестности бифуркации фундаментальную роль начинают играть случайности. Энергетически оптимальные решения за миллиарды лет эволюции нашла биосфера. Поэтому первое, что нам следует сделать, чтобы избежать ошибок, это принять принцип универсального эволюционизма, требующий неразрушающих взаимодействий с природной средой.

Синергическая парадигма требует отказа от линейно- детерминистического мышления, которое в условиях технологической мощи человечества, возросшей до планетарных масштабов, неизбежно ведет к катастрофам. Взамен этого принципы нелинейности предлагают другую, намного более эффективную стратегию управления геосоциальными процессами: эти задачи можно решать с помощью слабых программируемых триггерных воздействий в точках бифуркации.

Если с корректировкой системы миропредставления ясность в первом приближении существует, то следующий вопрос, который необходимо задать, относится к идеологии. Здесь речь идет уже не о корректировке, а о поиске принципиально новых подходов, хотя и не следует забывать о том позитиве, который оставили нам в наследство либерализм и социализм. Капиталистическая формация, четыреста лет служившая экономической и социально-политической базой развития индустриальной цивилизации, к концу XX в. привела человечество на грань глобальной катастрофы. Поэтому насущно необходим поиск эффективных альтернатив капитализму и в особенности проекту глобализации по модели Pax Americana.

Теоретическая мысль экономистов и социологов упорно ищет решения этой задачи, и первые успехи на этом пути уже достигнуты. Не углубляясь в разборку этих работ, ограничимся анализом менее масштабного вопроса: какие идеологические соображения целесообразно положить в основу концепции и стратегии возрождения России и ее перехода на сценарий устойчивого развития?

Для начала здесь можно высказать несколько почти очевидных соображений. Президент В.В. Путин поставил задачу удвоения ВВП к 2010 г. Справиться с этим делом можно только при том условии, что будет обеспечено обновление основного капитала на новой технологической базе. Для этого необходимо в несколько раз увеличить инвестиции в инновационные технологии. Где взять для этого необходимые финансовые средства? Следует пересмотреть рентные отношения и направить основную часть ВВП не на счета олигархов, как это делается в настоящее время, а на модернизацию экономики.

Начиная с первых лет XXI в., производство в рамках пятого технологического уклада вступило в понижательную стадию. И соответственно начался подспудный и внешне пока мало заметный процесс подготовки технологического базиса шестого уклада. Через 10–15 лет на мировом рынке будет конкурировать продукция тех государств, руководство которых сумеет своевременно поддержать эти процессы. Это означает, во-первых, поддержку науки, но именно науки, непосредственно перспективных научных исследований, ориентированных на разработку инновационных технологий, а не бюрократических структур научных ведомств. А для определения именно таких направлений необходимо второе условие — разработка государственной программы развития и размещения производительных сил страны. Разработка такой программы позволит, в частности, решить очень опасную для страны проблему депрессивных регионов, которых у нас недопустимо много.

И четвертое, что необходимо сделать, опираясь на эту программу: следует придать структуре образования такой вид, который будет соответствовать перспективной технологической программе. Но при этом нельзя упускать из виду проблемы фундаментальной науки и необходимость подготовки широко образованных в области культуры специалистов. А рационализация системы образования позволит решить и четвертую приоритетную задачу — подготовить достаточное количество молодых талантливых менеджеров, капитанов производства, которые смогут заменить на высших этажах государственной власти современных руководителей, лишенных стратегического мышления и совершенно недостаточно компетентных.

И пятое: решение всего круга перечисленных приоритетных задач обеспечит не только удвоение ВВП, но и достойное место для страны в мировом рыночном хозяйстве. А уже на этой основе подлинное, а не на уровне «разговорного жанра» в Государственной Думе решение задач национальной обороны и достойного социального обеспечения граждан страны.

Подводя общие итоги этим наметкам, можно коротко сформулировать основные принципы той идеологии, которую можно было бы принять в качестве базиса для возрождения России и перехода к устойчивому развитию. Эту идеологию можно представить в виде триады основополагающих принципов: мобилизационная экономика — социальное обеспечение — национальная безопасность.

И наконец последний вопрос: какое мироощущение может соответствовать сформулированным стратегическим целям? Разумеется, это не унылый постмодернизм и не бесперспективный консъюмеризм, т.е. ненасытное потребительство. В условиях скатывания мировой цивилизации к глобальной катастрофе невозможен и возврат к модернизму. Остается одно: синергическая философская парадигма, о которой мы ведем достаточно обстоятельную речь, в состоянии принять на себя роль также и нового перспективного мироощущения. Этим мироощущением XXI в. станет синергизм.